Домашняя страница Зои Эзрохи

С ЧЕМ РИФМУЕТСЯ ЭЗРОХИ

Юрий Колкер, «Петербург на Невском» (декабрь 2005)

Скажем сразу, без обиняков: Эзрохи рифмуется с эпохой. Ни больше ни меньше. Таково мое скромное убеждение. Кто не верит, пусть проверит.

В обществе нормальных людей остались редкие сумасшедшие, которые без стихов жить не могут: поэты и те немногие, кто стихи понимает. Вы и я. В наши дни доверие к поэтическому слову подорвано, живого интереса к стихам нет, и литературная слава делается в Москве, на фряжские деньги. В Питер славу отпускают из московского распределителя. Так для публики. А что видят сумасшедшие?

Если говорить о питерской поэзии; если смотреть на это явление издалека, скажем, с берегов Темзы, иной сумасшедший видит всего три стяга: Кушнера (а за ним его сотню, его легион, и каждый - с рифмой наголо), Сергея Стратановского и Зою Эзрохи. Три барельефа, три внятно прочерченных физиономии. (Вы видите другое? Поделитесь, а сейчас - моя очередь.) Прочих, а они там есть, кривизна Земли скрадывает или туманы, лондонские и питерские, больше же всего - кремлевская стена заслоняет. Есть замечательные стихи, есть, стало быть, и замечательные поэты, но они - словно бы в советском подполье пребывают, на свет божий - не выпущены.

О Кушнере можно говорить, а можно и не говорить. Не будем говорить. О Стратановском с середины 1990-х говорят достаточно (хоть и не совсем те, кто нужно), а мы добавим: самая безнадежная эстетическая установка годится в дело, когда за нею - подлинный талант и подлинное страдание. Об Эзрохи говорят мало. Кто она рядом с карнавальными москвичами, с их взаимными премиями, с их нескончаемой вакханалией самолюбования под фряжскую дудочку? Спросите западных литературоведов, управляющих русской литературой: они не слыхали. Читатели у Эзрохи есть, читатели преданные и влюбленные в ее музу, но это - те самые могикане, которые еще умеют читать стихи. Вот мы и спрашиваем: а кто она, эта Эзрохи? Один израильский набоб, издающий журнал, так именно и спрашивал - с уничижительно-самодовольной улыбочкой.

Ответ у меня такой: Эзрохи - самое своеобразное дарование в русской поэзии XX века (XXI век не обсуждаем: культурной физиономии у него еще нет). Вы не ослышались - только слушайте еще раз, и внимательно: не самое крупное, а самое своеобразное. Это не одно и то же.

Своеобразна ли, скажем, Ахматова? Еще бы! Но ровно в меру. Толпа этого своеобразия никогда бы не заметила. Потребовалась "башня" Вячеслава Иванова - и тонкий, воспитанный слух знатоков. Сама Ахматова ценила в себе традиционность, преемственность - и правильно делала. Традиция умнее нас. Полное, стопроцентное своеобразие - бесчеловечно. Полному нонконформизму - место в тюрьме или в сумасшедшем доме, он опасен для общества. Другая сторона дистиллированного своеобразия - скука. Знаменитый дыр бул щил - квинтэссенция скуки.

Сравним Ахматову и Эзрохи по этому неоднозначному критерию - по своеобразию (самобытности) - и признаем: Эзрохи - на две ступеньки выше. Но это ни на полступеньки не ставит ее выше Ахматовой как поэта.

Что же она вызвала из мрака, эта Зоя Эзрохи? В чем ее самобытность?

В терпкой смеси трагического и комического. Слово трагикомедия тут не годится, сути дела не выражает. На выходе у Эзрохи - не драматургия (как, скажем, у Галича), а лирика, не характеры, а лирический герой, какого литература до нее не знала.

Видим и другое: Эзрохи создала новый жанр, возвысила альбомные стихи до стихов, до поэзии. Ее главная, пока что самая полная книга называется выразительно и точно - "На всякий случай". Стихи - как отклик на случившееся. Эзрохи - городской акын: что видит, то и поет.

Арсенал Эзрохи беден. Сущностная новизна сплошь и рядом обходится средствами самыми простыми, кустарными, до наивности незамысловатыми, без изысков. Именно такова Эзрохи: традиционные метры, правильные рифмы. Пока мы не погрузились в мир поэта, стройный, цельный и замкнутый, мы этим стихам не поверим. На минуту нам непременно покажется, что перед нами восьмиклассница, только что овладевшая азбукой стихосложения. Но этот примитивизм - ловушка. Пиросмани и Шагал тоже на минуту кажутся всего лишь недоучками. И совершенно так же, как невозможно подражать этим двоим, невозможно подражать Зое Эзрохи.

Содержание стихов тоже, на первый взгляд, самое незамысловатое, тривиальное, но с изюминкой. Давид Самойлов в последней своей книге восклицает в сердцах: "Медитации - надоели". Еще как надоели! Русская лирика последних десятилетий - сплошная жалобная книга плюс самокопания. Но выхода из этого порочного круга не видно, и сам Давид Самойлов с его пустоватыми балладами этого выхода не нашел. А Эзрохи нашла. Попробуйте день за днем пересказывать мелочи своей жизни, жизни копеечной, по-советски нищенской и убогой, ничем не замечательной, - и делать это занимательно, остроумно, метко, без раздражения и злобы, с горькой и счастливой - сквозь слезы - улыбкой. Счастливой - потому, что "душа певца, согласно излитая, разрешена от всех его скорбей" (Боратынский). Попробуйте. Получится - Зоя Эзрохи. Точнее - нет, не получится. Только у нее самой и получается. Есть некое чудо и загадка в том, как она все это делает. Секрет дамасской стали.

Можно выделить лишь одну не вполне обычную тему: герои стихов Эзрохи - часто кошки и собаки, а не люди, она обожает животных, не может пройти мимо бездомного котенка или щенка, держит и кормит дюжину кошек сразу, - но по большому счету и это ничего не меняет. Из стихов, связанных с животными, вырисовывается столь же рельефный (и столь же необычайный) портрет лирической героини.

Да-да, вы правы: все сказанное - общие слова, пустой панегирик (но не правы, если заподозрили тут литературное кумовство). Верно: почти те же слова можно и о многих других сказать. И говорят. И мы подпишемся. А все-таки тут - нечто особенное.

Давайте посмотрим, "как она это делает".
Всю ночь болело очень горло,
И я надеждою жила.
Свобода медленно простерла
Ко мне роскошные крыла.

Когда бы не температура,
Ломота в теле, кашель, чих,
Не знала б ты, литература,
Не знал б ты стихов моих.

Тоска на время отпускает,
И даль приветливо чиста
Пока ладони мне ласкает
Тепло больничного листа...

(...) Древнеегипетский папирус
Не больше для меня в цене,
Чем подтверждающая вирус
Бумажка, выданная мне.

Одна из важных тем Эзрохи - своего рода антиромантизм, стаскивание с нашей жизни всяческого флера. Взгляд поэтессы волен остановиться на чем угодно, запретов нет.
Откинув крышку, по-весеннему светлея,
Рогатый, как бычок,
На зимнем солнышке бачок помойный греет
Чумазый свой бочок.

А вот каким видится Зое Эзрохи гнев Господень, готовый обрушиться на советский Содом:
Не придется трудиться и жечь:
Загрызет там товарищ товарища
Через годик - одни лишь пожарища,
Где людская не слышится речь.
И на этом пустующем месте,
Где такая была кутерьма,
Осторожненько, лет через двести,
Можно новые строить дома.

Эзрохи - двоюродная сестра Михаила Зощенко: она поддразнивает обывателя его же, обывателя, языком, - потому что близко стоит к нему; стояла бы дальше (выше) - не замечала бы обывателя вовсе (как это всегда и делала высокая поэзия). Как и Зощенко, Эзрохи вся - в настоящем. Если поэтесса и вспоминает классику, то лишь ради сегодняшних нужд:
Мы живем, под собою почуяв страну,
Наши речи растут в ширину и в длину,
У кого темпераментней норов,
Тех хватает на сто разговоров.
...После драки чего ж не махать кулаком?
Но спокойно все тот же стоит Исполком,
И не скрыться нигде от нитрита,
И рыдает в морях Амфитрита.
Справки больше в цене, чем людские сердца,
Нету горца - теперь берегись огурца,
И сегодня страшней мухомора
Белый гриб из Соснового Бора.

Рифма нитрита - Амфитрита - глазок в мастерскую Эзрохи. Тут она вся, как океан в капле воды: лукавая, блистательная. Знает: искусство, чтобы быть естественным, должно быть чуть-чуть искусственным, - и знает меру этому чуть-чуть. Звук она вообще чувствует очень хорошо, хоть подчас и вверяется ему в рифме с излишней готовностью.

Почитаем еще. Так не хочется обрывать поэта на полуслове! Вот стихотворение "Убирайтесь в свой Израиль".
На прощанье я вас обниму.
Берегите свою Колыму.
На прощанье пожму ваши руки -
Кулаки, не знававшие скуки.
На прощание я расцелую
Бесшабашную Русь удалую.
Оставайся, любезная Русь,
Оставайся, а я уберусь.
Отвернусь и шепну, уходя:
- Пусть поля не дождутся дождя.

И сосна побежит за сосною
Вслед за мною, за мною, за мною.
И березы сбегутся гурьбою,
Я возьму их с собою, с собою.
Позову еле слышно: кис-кис -
Не останется зайцев и лис,
Лоси, рыси и караси
Не останутся на Руси.
А еще, уходя, я шепну:
- Наше горе - на вашу страну.

Ой, такое начнется, такое! -
Позабудете вы о покое.
Уходя, я еще обернусь:
Может быть, ты спохватишься, Русь?

За свою самобытность Эзрохи платит отсутствием внутреннего развития. Она не меняется десятилетиями - как Федор Сологуб, еще меньше, чем он. Она явилась в литературе готовенькой, такою и остается. Меняются имена кошек и собак, имена политиков, меняется жизнь, - а тональность стихов остается все той же, мастерство - тем же, приемы - теми же. Беды и радости лирического героя не меняют ракурса, под которым поэт видит мир.

Но если поэзия не умрет, Зоя Эзрохи будет со временем стоять в одном ряду с самыми известными поэтами наших дней. Переживет многих. Своеобразием превосходит всех до самого горизонта, дарованием - поспорит с каждым. Верно, в мастерстве она уступает лучшим, но разве, например, Блок был самым мастеровитым поэтом своего времени? Мастерство - дело тонкое, тут очень сильны разного рода договоренности и конвенции; ходят же - с подачи университетских славистов - в мастерах (и классиках) сочинители, едва умеющие (и едва умевшие) писать. А Эзрохи - литературоведы не похвалят. Для академических исследований она - самый невыгодный материал. "Исследовать" тут нечего, стихи для этого слишком хороши, слишком живы.

Кстати, у Зои Эзрохи в 2006 году - круглая дата. Интересно, многие ли о ней вспомнят, о дате - и о поэтессе.

Лондон

Критика
Зоя Эзрохи
Телефон 7-812 591-4847
Константин Бурков
2011 март 28