Из тетради 1

1961 - 1972

Сфинксы Ты видел сфинксов на берегу, Глядящих друг другу в лицо? Так вот, когда над городом ночь Смыкает свое кольцо, Над ними всплывает легче пера Сказочная звезда. Глаза одного говорят: пора! Другой отвечает: да! И вздрогнул тихонько каменный сфинкс, Как будто слегка озяб, И мягко спрыгивает вниз На кончики каменных лап. Он по набережной бежит, Нева блестит как ртуть. Васильевский остров спокойно спит, Фонари освещают путь... Но гаснет сказочная звезда В небе, еще ночном. И сфинкс возвращается туда, Где ты его видишь днем.

Снежок Снежинок много-много. Снежинкам нужно вниз. Летают мимо окон, Садятся на карниз. Снежинок много-много. Снежинки первым делом Деревья и дорогу Хотят закрасить белым. Снежок идет по селам, По всем садам и чащам, По всем морям-озерам, По белым и молчащим. И нелегко поладить, Что я не в этом мире, А что сижу в палате Под номером четыре. Что я лежу в больнице И выйти не могу, Туда, где все искрится И прячется в снегу.

* * * Сидела Альма, нос отворотив И глядя вдаль печальными глазами. А бабушка - пред ней, колени преклонив И орошая пол слезами. Она твердила: «Я сварила суп. Прекрасный суп! В нем плавают сосиски. И только через мой холодный труп Ты, стерва, отойдешь от этой миски!» Так повторялось каждый день. Так повторялось каждый вечер. Но вот она встает с колен И говорит другие речи. И говорит: «Довольно! Стыдно мне Пред гордою собачкой унижаться! Вот посидишь на хлебе и воде, Так перестанешь издеваться». «Постой! - вскричала Альма, - наконец Я слышу речь не девочки, но бабки!» И съела все. Такая молодец! И облизала нос и лапки. (Из цикла Альмиада)

* * * Наша Альма хороша, Бегает на воле. У меня болит душа: Принесет в подоле. (Из цикла Альмиада)

* * * Три человека два часа Просили: «Лапу! Лапу! Лапу!» - Как будто обращались к шкапу. Но появилась колбаса. Едва почуяв этот запах, Она прошлась на задних лапах, Одновременно попыталась дать Все лапы, голос и служить, лежать... И прочие показывала штуки Из области искусства и науки. (Из цикла Альмиада)

Дом Там, у трамвайной остановки, На Петроградской стороне, Бесшумно тигр крадется ловкий По грязной каменной стене. Забравшись важно на карниз, Медведь посматривает вниз. Из-под балкона волчья морда Глядит оскаленно и гордо. Там извиваются коты, Задрав облезлые хвосты, И, облепив гурьбой окошки, Висят курносые лепешки. Медведь и тигр, и волк, и кот, Смешные каменные лица - Все это общество живет, Шипит, мяукает и злится. Тот серый дом, сухой гранит, Слепое бешенство хранит. И в сердце каменном его Таится злое торжество. Когда я вижу волчью пасть, Мелькают хищные ухмылки, Я знаю, как зовут упасть Внизу плывущие затылки! (Ужасна каменная хватка. Сомкнуть! Сожрать! И без остатка! Сгинь, человек, с мгновенным стоном!) И вновь прилипнуть под балконом. Я знаю дом, чудесный дом. Никто не думает о нем. На Петроградской стороне Он всех домов милее мне. См. заметку про этот дом в разделе ДР.

Клякса Она цвела на кончике пера Подобно темно-синему листочку. Когда пришла осенняя пора, Она нахально шлепнулась на строчку. Все врассыпную бросились, пища, От этой страшной и нелепой гостьи. Веселая толстушка буква «щ» Поджала в страхе свой свинячий хвостик. Теряли мысли логику и связь. Ломались фразы с криками и треском. Она лежала, тихо шевелясь, И отливала кровожадным блеском. Она совсем не думала о том, Что и она, и эти закорючки (Что под ее пищали животом) - Одной и той же дети авторучки. Вокруг нее шатался длинный знак. Он потерял испуганную точку, И, восклицая жалобно, чудак Ее искал, как маленькую дочку. Я говорила ей о чистоте, Гуманности, общественном порядке... Она лежала, тая, на листе И молча промочила полтетрадки. Потом пришел спасательный отряд Из промокашки, ластика и бритвы. Они спасли немногих, говорят. А тем, другим, помогут лишь молитвы.

Мурка Почтовая кошка, тоща и пища, Гуляет по ящикам, место ища Для будущих маленьких серых котят, Которые в ящике жить захотят. Совсем непонятно, откуда и как (Она это держит в секрете), Живя среди писем и разных бумаг, Она постоянно в декрете. (Главпочтамт)

Из маленькой поэмы Чертовщина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И я тогда спустилась в Ад По узенькой дорожке. На мне рабочий мой халат, Платок и босоножки. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все про то же Д. Б. и Н. П. 1 Утопиться я решила. Я стояла над Невой. Муза легкая кружила Над моею головой. И летала, будто муха, Возле самого лица, И жужжала прямо в ухо, И пищала без конца: «Ты найдешь такую тему - Лучше всех на свете тем! Ты придумаешь поэму Лучше всех других поэм!» 2 Все жалеют от души И дают советы: «Ты про это не пиши, Не пиши про это». Сочиняю про сугроб, Про сосну и лыжу, Но опять могилу, гроб Пред собою вижу. 3 - То со стола я упаду, То хрюкну невпопад, Рейтузы новые кладу В горячий термостат. То я коленкой налечу На битое стекло. Кому-то нравиться хочу, Не нравлюсь как назло. Послушай, Муза, ну зачем Я мучаюсь - живу? Не нужно, Муза, мне поэм, - И бросилась в Неву.

Сон накануне несостоявшейся пластической операции Мне снился сон, как будто при луне Явился нос отрезанный ко мне. Нос - привиденье. Носа бледный дух. Исчезнет он, когда споет петух. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

* * * Я в царстве маленьких грибов Ищу свободы и отваги. Свою несчастную любовь Хочу стереть с лица бумаги. Хочу забыть ее совсем. И имя длинное - Геннадий. Я лучше гриб хороший съем С картошкой жареною, чем Пойду рыдать в листы тетрадей. Из сердца вытащу стрелу И поломаю словно спичку Или сосновую иглу. Стихи в уборную спущу, А в сердце лучше помещу Осенний лист и гриб лисичку.

Поэзия Так описать осенние отлеты, Последних птиц высокую печаль, Чтоб все стихи - тетради и блокноты - За ними следом улетели вдаль. Так описать людей, сожженных жаждой Там, где пустыни желтая беда, Чтоб все дожди, сверкая каплей каждой, Дрожа от боли, кинулись туда. Так описать несчастье и разлуку, Утрату, холод, вечную тоску, Чтоб черный револьвер, сжимая руку, Сам потянулся к белому виску.

Хорошее настроение Дождь идет стеклянною походкой. Я в дожде гуляю, как в лесу, И любуюсь маленькой селедкой, Той, что я под зонтиком несу. Смотрит любопытными глазами Голова копченого сельдя. Ей, наверно, кажутся слезами Капельки бесцветные дождя. Ну а мне, живой и некопченой, Кажется, что дождик - золотой, Что сияет теплой, кипяченой, Мокрой и прозрачной красотой. Что за дождик! Лучше я не знаю - Бьющееся светлое стекло. Я немного зонтик отклоняю, Чтобы верить в мокрое тепло.

Свидание Хозяйка кончила дела. И спать легла. И ей не снится, Что в дом мужчину привела Жиличка, наглая девица. В горячей лунной тишине Уже уснула Украина, И приближается ко мне Веселый ласковый мужчина. Запляшут звезды и дома, Луна замечется над хатой, И я умру, сойду с ума - Такой он сильный, волосатый! Никто не сможет мне помочь. Сгорю в огне любви и юга. И тем прекрасней эта ночь, Чем меньше знаем мы друг друга. И птицей ласковою стыд Летает рядом, не мешая. А за волной волна шумит, Волна веселая, большая... ...Вот я лежу на берегу, Над морем нежности и скуки, Ни повернуться не могу, Ни протянуть над морем руки. Я проводила. Он ушел. Луна качается над хатой. Он деньги положил на стол, Что ж, я бедна, а он богатый. И вот осталась я одна. И в белой украинской хате Пришли покой и тишина К моей истерзанной кровати.

* * * Серьезных, умных мыслей стая Промчалась мимо головы. А голова звенит пустая: «Куда же вы? Куда же вы?» Но мысль хорошая, быть может, Услышит звон, поймет его И прилетит, и крылья сложит На ветке мозга моего.

Зоя Эзрохи Телефон 7-812 591-4847 Константин Бурков 2007 декабрь 03