Из тетради 7

1986 - 1990

Одна Я живу сейчас одна. Чистота и тишина. Страшно, страшно понимать То, что я - плохая мать. И совсем уже невмочь - То, что я плохая дочь. Сжалься, Боже, надо мной - Я плохой была женой. И, наверное, снохой Я была совсем плохой. Я, конечно, создана Для того, чтоб жить одна.

Влечение к миру Как страшно этот мир меня влечет! Все в мире знаю я наперечет. Все войны знаю - лишь не помню дат И мест сражений, и числа солдат. Я все деревья знаю, все цветы, Всех тварей глубины и высоты. Я лучше Брема знаю, что и как Среди волков, жирафов и макак (Не помню лишь отрядов и имен - Язык названий для меня мудрен). На все вопросы знаю я ответ. Понятен мне любой предсмертный бред. Я знаю, что почувствовала мать, Которой вышло - сына потерять. Я знаю, что испытывал палач, Когда катилась голова, как мяч. Огонь азарта мне постичь дано Горящий в Монте-Карло в казино. Все помыслы открыты для меня, Как тайны леса в ярком свете дня. Я в лабиринтах непроглядных душ Проскальзываю, словно юркий уж. Лишь одного я не пойму никак: Друг говорит со мною или враг.

Перед выпиской 1 Пол-Ленинграда в больницу еду приносило, Чтобы ко мне поскорее вернулася сила. Я обалдела слегка от людской доброты: Куры, селедка, бульон, мандарины, цветы... Выпишусь я - прекратится куриный поток, И альтруизм отлетит, как осенний листок. 2 Пока, уколы, тумбочки, хирурги! Мне дайте передышку, боль и страх. Тоскуют пальцы по кошачьей шкурке, Язык - по разговору о стихах.

Оставшееся от меня

Врач: Вынуждены Вас огорчить: Вашему сыну пришлось ампутировать ноги. Отец: Ну что ж, он будет пианистом. Врач: Нам пришлось также ампутировать ему руки. Отец: Ну что ж, он будет математиком. Врач: Нам пришлось удалить мозг... Отец: Но что же от него осталось?! На подносе приносят ухо. Отец (в ужасе): Сын мой!! Врач: Говорите громче, оно плохо слышит. Анекдот

Но от меня оставшееся ухо Оплотом служит кошкам и собаке. Но от меня оставшееся ухо Бывает симпатичным в полумраке. Но от меня оставшееся ухо Пока добро не путает со злом. Но от меня оставшееся ухо Поет детишкам песни перед сном. О пережитой жизни вспоминая, Стихи оно придумывает ловко, Как не сумеет, может быть, иная Двуухая, двущекая головка. И к от меня оставшемуся уху Хорошие приходят в гости люди. Опровергая всякую науку, Оно живет, и кто его осудит?

Из Несчастья Меня из жизни, словно пробку из воды, Враждебная выталкивает сила. Все - от большой беды до горькой ерунды - Я слишком тяжело переносила. А чуть очухаюсь, живу смеясь, смирясь, Прожилки радости ищу в глубоких недрах, Толкает вновь во тьму, туда, где боль и грязь, Меня невидимый и изощренный недруг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не раскисай!

И в раковом корпусе стены трясутся от смеха... О. Киреенко

Стены горестной тюрьмы Не выносят мрака. Три холеры, две чумы И четыре рака! В пересказыванье бед, Вздохах, пересудах Вдруг гремит безбожный смех Женщин одногрудых! У Тамары метастаз Бродит под халатом, А каким Тамара нас Потчует салатом! У Ирины каплет гной Сквозь бинты и ватки, Но подкрашенные хной Волосы - в укладке. Нам пока еще дано Не менять привычек И посматривать в окно, И кормить синичек. На исходе февраля (Ветки, гомон, иней) Ярче кажется земля, Праздничней, наивней. И синички тут как тут К вящему восторгу. И покойничков везут К солнечному моргу.

Из На смерть соседок по палате . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Лежит огурчик, огорченный Тем, что никто его не съест. Весь натюрмортик - обреченный На выброс. Не хватает мест. Но вот увозят тело Вали. Но вот уж тумбочка пуста. Но вот постель ее застлали. Входите, люди, - есть места! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

* * * Чудовище двуруко и двуного. Нет ни копыта, ни клыка, ни рога. Трясется в холод, тени ищет в зной. Оно боится Бога и закона, Однако нет ни черта, ни дракона Страшнее этой нечисти земной!

Безделушки Наде С. Мы живы не единым хлебом, Мы живы также ширпотребом. Для сохранения души Любые крохи хороши. Когда беру я тихо в руки Резиновую кенгуру - Такой восторг, такие муки, От счастья, кажется, умру! И на цветастую матрешку Сменяв затрепанную трешку, Себя я чувствую дельцом, Преуспевающим лицом!

Уехать Уехать - нет пути иного. Не знаю, как я обойдусь Без дяди Васи разбитного, Без добрых теть Наташ и Дусь. Боюсь, нужны мне эти тети, Березки русские нужны. Я, к сожаленью, плоть от плоти Нелепой гибнущей страны. Нужна ль кому Эзрохи Зоя? Молчит родимая страна. И видят боги, до чего я В родной стране доведена. Могла б глодать куриный хрящик И жить в сомнительной чести, И от жестокости царящей Хотя бы кошку упасти... Трещит гниющая основа, И свет становится немил. Уехать - нет пути иного, Уехать из последних сил, Забыть полянок разнотравье, Забыть единственную речь, Чтобы от жгучего бесправья Своих детишек уберечь.

Из цикла Кошке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ах, мурлыкающая вата, Пред тобою я виновата. Эта мякоть будет мяукать, Будет плакать, меня аукать... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ты знаешь ли, что я тебя убью? Тебя, тебя, касаточку мою. Тебя, тебя, о розочка с шипами, Уснувшая на Митиной панаме, Тебя, о негритяночка, тебя, Чьи ушки засыпаю теребя. Мур-мур, мур-мур, мурчи свою муру, Но не останься, если я умру, В чужом, пустом, неласковом миру. Мурлыканья не ценит этот свет, Хоть ничего дороже в мире нет... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Песни

...Я поплыву в такой же сизой мгле, Из-под небес по-птичьи окликая Всех вас, кого оставил на земле. Песня «Журавли»

Когда детей в кроватку, как на сушу, Из моря игр тащу и свет тушу, Я им пою «Землянку» и «Катюшу», И - по заказу - «песню про душу». «Смотри, смотри, душа моя открыта», - Я вывожу, во тьме едва видна. Приняв таблетку от радикулита, Пищу: «Вставай, огромная страна». В далекий край товарищ улетает, И только пули свист - в ночной степи, Пыль да туман, и огонек мерцает, Матвейка, спи, и Митя тоже - спи. Четыре диска были в том наборе И стоили четыре шестьдесят. Сказала «завтра», чтоб уменьшить горе Военных песен жаждущих ребят. Однажды наступило это завтра, И, мелочью взволнованно звеня, Платила я, и как на динозавра Смотрела продавщица на меня. Любви детей пластинка не снискала, Как видно, не хватает в ней души. Лишь моего вокала и накала Хотят немеломаны-малыши. В далекий край товарищ улетает (На это столько надобно трудов!), И яблони и груши расцветают (Что ж в магазине нету их плодов?). Отвергнувшая все - куда уж дальше! - Я эти песни и люблю и чту За их - в сентиментальности и фальши - Высокую, как ветка, чистоту. И страшно, что «когда наступят сроки», Сын не останется «каким он был» - Захороводят будущие роки, Грядущий ритм и бездуховный пыл. Магнитофонной монотонной стужей Пленится, как мой бывший муженек. И тайный, дальний, хрупкий, неуклюжий Погаснет мной зажженный огонек. Но крутится пластинка непростая, Летит во мгле покойный Марк Бернес, Настойчиво и нежно окликая Меня из-под небес, из-под небес.

Эдем В раю, где вместо песнопенья Пищали дети и коты, Где не хватало мне терпенья, Ему - ума и доброты, Где утра таяли в утратах Необычайно ценных снов, Где вместо ангелов крылатых Летали сонмы комаров, Где в сонном мареве когда-то Мечты водили хоровод, Где волны Тигра и Евфрата Нам заменял водопровод, Где мы от каверзного древа Вкушали слишком много благ, Где бабка справа, кухня слева Теснили наш безумный брак, И где мы так не высыпались, Как будто Бог велел: не спи! Кольцо, надетое на палец, Казалось нам звеном цепи, Где мы побыли маловато, Куда уж не попасть назад, Там я ни в чем не виновата И он ни в чем не виноват.

Прихоть

Рожали нас - не спрашивали нас... Л. Агеев

За что-то нам дана такая власть: Безжалостно сюда мы вызываем Тех, кто не мог ни вскрикнуть, ни упасть И для страданий был недосягаем. Безмолвие, незыблемый покой, Столетия порхают как стрекозки. Но вздрагивает кто-нибудь порой, Далекой жизни слыша отголоски. Незнание забвения милей. Как разминуться с хищною судьбою? А я, в угоду прихоти своей, Дитя игрушкой сделала живою. Собаку с кошкой - с улицы взяла, Своей вины не вижу перед ними. Но как я сына не уберегла И обрекла носить людское имя! И как его посмела вызвать я, Окутав мозгом, телом, сердцем, кожей, Из безопасного небытия На этот свет кровавый белый божий!

Час

Чердачный дворец мой... М. Цветаева

Хоть час - да мой! Как берегу и прячу - Замок, сигнализация, засов! Хоть час - да мой! Настолько ж я богаче Тех, у кого не час, а сто часов! Я так всегда работать не хотела, Что мне болезнь - как божья благодать. Чтоб не работать, по кусочку тела Я каждый год согласна отрезать. И сладко старомодной графоманке Лететь на свой - нет, не чердак - этаж! И что мне брэйки, люберы и панки, И весь извечно бурный эпатаж! Нищ, кто не ведал в атмосфере сонной Священного восторга в тишине - От тумбочки, с помойки принесенной, От множества картинок на стене. И как ты резво, стрелочка, ни прыгай, Как ни ломись, судьба, ко мне домой, Перед едою, перед сном и книгой Все чаще говорю: хоть час - да мой! Никто не знает большего улова. Пучина - все темнее и грозней. «Хоть час - да мой!» - придумывая слово. «Хоть час - да мой!» - впуская в дом друзей.

Из Горизонтальное положение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Положение горизонтальное - Не летательное, не летальное, Просто - черточкою, тире На заре. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Время и место Г. Б. Одна уже, и следующий вскоре Итог любви прележно запищит. Свирепствует соседка. В коридоре Нужны броня, беруши, меч и щит. Теперь представьте Гришу после боя - Как он измотан, взвинчен, удручен. В такой момент звонит Эзрохи Зоя, Пытаясь пьесу втиснуть в телефон... Творим в трамваях, видимся нечасто, В очередях бессмертье обретем. В потемках жизни некогда встречаться И негде побеседовать путем. И лишь дорвавшись до своих котельных, Духовно оживляется народ И отдыхает от еженедельных И ежедневных тягот и забот. Здесь наконец, загнавши Гришу в угол, Ему стихи читаю три часа. Котел огромен, паровик округл, Жара и шум. Подполье. Небеса.

Из пьесы Владелец трамвая . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Алмазкин         Какой знакомый и волшебный вид!         И странное волнение томит         Меня при виде каменного свода.         Я чувствую трамвайный аромат!         Но что же сторожа не сторожат?         Как искушает беззащитность входа! (входит, подходит к трамваю)         Так вот куда влекла меня стезя!         Вот и трамвай. Войти в него? Нельзя.         И провода, наверное, без тока. (входит в кабину)         Контроллер, тормоз... Что за благодать!         Однако как судьба моя жестока!         А поверну-ка эту рукоять. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

* * *

Что ж! Камин затоплю, буду пить... Хорошо бы собаку купить. И. Бунин

Одиночества сладкая суть - Отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть. Книжка и хоть какая еда - Никуда, никуда, никуда. Телефон отключу, буду спать... Хорошо бы собаку отдать.

Из Каменный остров На остров Каменный с ковшом, Ведерком, банкой и бидоном Бежать в веселии большом За головастиком, тритоном И прочей, если повезет, Приятной живностью болот... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Даль Я гуляла в ЦПКО, Я каталась на карусели. Одинаково далеко Мне до Марса и до Марселя. Убегают, как молоко, Дни, недели, года и эры. Одинаково далеко Мне до Вены и до Венеры. И особенно по весне Мне становится все яснее, Что смогу я только во сне Погулять по стране Диснея. И фигуры мадам Тюссо Далеки от меня, как луны. И поскрипывает колесо Равнодушной ко мне Фортуны.

День, проведенный дома Сегодня я сидела дома, Боясь еврейского погрома В честь христианства на Руси. Собака мне с немым вопросом На дверь показывала носом, Я отвечала: «Не проси». И было мне с утра тоскливо, Как в безнадежный час прилива На нешироком островке. Держа кулак на изготовку, Антисемитскую листовку Сжимала Родина в руке. В борьбе жестокой с пылью, молью, С душевной и телесной болью Я обессилена давно. Теперь мне «Память» треплет нервы При попустительстве Минервы, Которой, видно, все равно. Быть может, мы и впрямь наглеем? Уж сколько благ дано евреям, Мне - ямб послушен и хорей, Евреи всюду - в каждом споре, И даже в православном хоре Поет знакомый мой еврей. Но я Христа не распинала! И даже этого финала Не одобряла никогда. Немало я взяла на плечи, И, умерев, из русской речи Я не исчезну без следа. Сегодня я сидела дома, Боясь еврейского погрома. Была на улице жара. И никуда я не ходила, И посидела очень мило, И даже что-то сочинила - Ведь нету худа без добра.

Стихи для детей 1 Как-то встретил кит микроба, Удивились очень оба. 2 Десять лет искал поэт Рифму к слову «кабинет» И при этом, и при этом Знаменитым был поэтом.

Восточный календарь Жаль, что нету года крокодила, По душе мне эта ипостась. Я бы непременно угодила И в такое время родилась. Новый год справлять бы крокодилий, Чтоб на платья шел зеленый шелк, Накупить пластмассовых рептилий И зубами громко сделать «щелк». Быть бы мне холодной и зубастой, Без огня ненужного в груди. Не гордись, обидчик мой, не хвастай, Погоди, расчеты впереди. И лежать бы мне в родимом Ниле, В иле - маскирующем, густом, И совсем не двигаться бы или Чуточку подрагивать хвостом, Чтоб мои малюсенькие глазки Сонно озирали берега. Плавайте, рыбешки, без опаски, Поджидаю крупного врага. Брызги ила, словно клочья шубы, Вдруг взметнутся к самым облакам. О, какие он увидит зубы, О, какое он услышит «Ам»! Я потом над парою ботинок, Что остались на пустом песке, Пролила бы несколько слезинок В непонятной сладостной тоске.

Пытка Как тоскует душа, вылетая из гнездышка сна! Как печалится тело, собаку ведя на прогулку! Никогда не скудела моих сновидений казна, Открывала я ночью ларец и резную шкатулку. Если в рай попаду, меня встретит мой верный диван, Как любезная гурия встретит питомца корана, И возлягу, и вспомню прожитых годов караван С ежеутренней пыткой вставаньем с дивана.

За и против А там зарежут террористы. А здесь не примут в институт. А здесь узоры серебристы На зимних окнах расцветут. А там - экзотика, верблюды, Разнообразье вкусных блюд, А здесь, а здесь - не сдать посуды, А здесь на улицах блюют. А вдруг свобода только мнится? А там религия в чести. А здесь повсюду коммунисты И все дороги каменисты, И все исчерпаны пути. Вражда в таинственных арабах, Чужих письмен чудная нить... Теряюсь я в попытках слабых И избежать и сохранить. Найти такую бы планету: Родной гранит, родной туман, Но ни Советской власти нету, Ни агрессивных мусульман. Там беспросветною угрозой Не нарушается уют, И под развесистой березой Пасется ласковый верблюд.

Праздник Вода темна, и ветер лют, И шарики плывут, И на салют бредущий люд Поет то там, то тут. Идет нарядный неродной Нерадостный народ. Салют взмывает над страной, И весь народ орет. И улетают крики ввысь К пунцовому флажку. О Русь, похожая на рысь, Готовую к прыжку! Чей политический талант Взлетел на высоту И повязал пунцовый бант Опасному коту? И отмеряют на ветру Свирепые шажки И ввечеру и поутру Нелепые флажки.

Из Эмоциональный взгляд на карту Солнечной системы Как! Этот слабенький кружочек - Есть наша боль и благодать? А стран - хотя бы в виде точек - На данной карте не видать! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Святые Когда встаю я утром рано, Меня терзает сотня дел, Как плоть святого Себастьяна Терзала стая хищных стрел. Бывает, как святой Антоний, Я искушение гоню: Ведь бес и мне сует в ладони Грехов роскошное меню. И я имела идеал свой, И для меня костер пылал, Я вроде девы Орлеанской За свой сгорала идеал. Отвергнув смачное веселье, С собакой дома мы сидим, И я блаженна в тихой келье, Точь-в-точь святой Иероним. Когда ж Ассизскому Франциску Мой дух привет послать готов, В эмалированную миску Кладу я рыбу для котов.

Страшный суд Кто-то должен ответить за это - За заверченный туго клубок. Для такого большого ответа И придуман, наверное, Бог. Голова - в величавых сединах, За плечом - славословящий рай. Сядь-ка, Бог, на скамью подсудимых И по совести нам отвечай. Так что - ведал Ты или не ведал, Что творил Ты, когда Ты Творил? Или плохо в тот день пообедал И чего-то не переварил? Или лишнюю стопку нектара Ты хватил у себя в облаках? А с планеты, с любого гектара, Кровь невинных взывает в веках. Если ж это сознательно было, В здравой памяти, в трезвом уме, То достойна Тебя лишь могила - Безымянная, на Колыме. Строго судим, да надо бы строже, Так как выводы наши просты: Видно, не соответствуешь, Боже, Занимаемой должности Ты. Что ж Ты так непродуманно создал И слепой нас доверил Судьбе? Что ж Ты столько страдания роздал, Ничего не оставил себе? Или - любы кровавые страсти? Отберем управления пульт: Налицо превышение власти И божественной личности культ! ...Неподсуден Ты, Господи, людям. Не порвется религии нить. Ибо, Господи, как же мы будем, Если - не с кого даже спросить?

Давид и Голиаф - «О царь Саул, послушай: Дай мой наряд пастуший! И тут мне жмет, и там мне трет - Мне тяжелы доспехи. Я и без них спасу свой род И совершу успехи». Сказал Саул: «Иди, малыш, И ты, наверно, победишь». «Со мною Бог, - сказал Давид, - Хранимый Богом победит!» Сквозь напряжение и зной Он слышит, как в тумане: У Голиафа за спиной Галдят филистимляне. Собачка тявкает: «Ав-ав, Страшись, презренный Голиаф!» И блеют несколько овец: «О Голиаф, тебе конец!» А у себя над головой Он слышит голос громовой: «Кто там, внизу? Ау, Давид! Какой ты щупленький на вид! А где же меч твой и броня, До них ты не дорос? Чего ты с палкой на меня, Ведь я тебе не пес! Сейчас, чуток поговорив, Займусь любимым делом - Пускай полакомится гриф Твоим ничтожным телом. В тебе нахальные кипят Израильские гены, Да обгрызут тебя до пят Шакалы и гиены! Погромче, дорогой, пищи! Подайте микроскоп...» Но быстрый камень из пращи Вонзился в крепкий лоб. И издевательский прервав (Вполне законный) хохот, Вдруг повалился Голиаф, Издав ужасный грохот. Ходить не надо за врачом - Тут все наверняка. Его же собственным мечом Отсечена башка. Теперь враги бежать должны, Боясь меча и плена. За ними гонятся сыны Израйлева колена. Мчат по следам филистимлян, Напоминая лаву, И разоряют вражий стан Они во божью славу.

Зоя Эзрохи Телефон 7-812 591-4847 Константин Бурков 2007 декабрь 02