Домашняя страница Зои Эзрохи

Из тетради 8


Я на набережной р. Карповки

* * *

Не могу я уехать из этой страны,
Не могу, не могу, не могу.
И смотрю сквозь туман, и строений видны
Очертанья на том берегу.

Вот уж мост наведен и налажен паром,
И приморские ветры свистят:
«Если кто не желает убраться добром,
Тот получит коленом под зад!»

Как спокойно ушел несгибаемый Лот!
Так, наверно, и мы не должны
Сомневаться и в море забрасывать лот,
И разгадывать шепот волны.

Если долго смотреть - не в пример остальным, -
Как морская вздымается грудь,
То застынешь навеки столпом соляным -
Ни туда ни сюда не шагнуть.

Мигрень

В моем виске мигрень расположилась
И пьет там чай, и смотрит телевизор,
И ноги на каминную решетку,
Наверно, положила...

Как хочется в виске проделать дырку
И вытащить оттудова нахалку!
Но это нереально, нереально...

Пушкин

Какой картинный кот!
И много в нем красот -
Движения и формы,
Усатость выше нормы,
Изысканны штанишки
И белизна манишки.

Керн Анна и Марина Мнишек
Балдели бы от тех штанишек!

Есть бакендардики при этом
Для сходства большего с поэтом.

Он ходит важно, как петух,
И пышный хвост несет как знамя.
А как он ловко ловит мух -
Как будто черное подскакивает пламя!

Он выбрался из блох и лишая,
Из грязи вышел в князи,
И, кажется, блестит русалья чешуя
В кошачьем золотистом глазе.

Из Труд

(Без труда не вытащишь
и рыбку из пруда)

Во всемирный день охраны
Окружающей среды
Лягте, люди, на диваны,
Прекратите все труды.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои желания

Не повстречайся, фея, мне в лесу,
Где я брожу под соснами, плутая,
И если даже я тебя спасу,
Не надо слов, о рыбка золотая!

Ты, палочка волшебная, в мои
Не попади отчаянные руки,
И мимо роковой моей бадьи
Плывите с богом, сказочные щуки.

И, выброшены на берег волной,
Сто тысяч лет не кормлены, не бриты,
Из емкостей, раскупоренных мной,
Не вылезайте, джинны и ифриты.

Уж лучше вам еще сто тысяч лет
Не увидать родных дворцов и башен,
Чем исполнять моих желаний бред,
Который даже мне бывает страшен!

Повторения

Поэт! Не бойся тавтологий,
Окольных троп не проторяй.
Пусть негодует критик строгий,
Ты удивленно повторяй:

«Какое масляное масло!
Какой на свете светлый свет!» -
И ты поймешь, как много смысла
Там, где его, казалось, нет.

Пусть химик видит фтор и стронций
Тебе же - истина видна:
Какое солнечное солнце!
Какая лунная луна!

Среди полян, машин и башен
Броди восторженно один
И бормочи: «Как дом домашен!
Как дождь дождлив! Как зверь зверин!

Как ум умен, как дело дельно,
Как страшен страх, как тьма темна!
Как жизнь жива! Как смерть смертельна!
Как юность юная юна!»

Мудрец и суета

Ушла бы я, как некий инок,
За дальний горный перевал,
Чтоб надвигающийся рынок
Меня никак не задевал.

Я повернулась бы спиною
Ко всем превратностям земли.
За монастырскою стеною
Они достать бы не могли.

И тишина, природа, четки
Забыть помогут кавардак,
Где скачут взмыленые тетки,
Зажав талончики в кулак.

Но где ж теперь найдешь такое -
Тот монастырь, пещеру, скит,
Где бы оставили в покое
И радиация, и СПИД?

Где отыскать такую точку?
Среди каких укрыться стен? -
Хотя б какую-нибудь бочку,
В которой жить как Диоген?

Чтобы в один прекрасный вечер,
Прибыв ко мне на край земли,
И Горбачев, и Буш, и Тэтчер
К замшелой бочке подошли.

«Что хочешь ты, Эзрохи Зоя?
Любую выбери страну!»
А я в ответ: «Хочу покоя.
Не заслоняйте мне луну».

Воробьи в феврале

Как будто дерево - праща,
Летят из дерева, пища,
Как будто тут идут бои,
Шальные воробьи.

Пищат, пищат, пищат, пищат -
Как будто вышел детский сад,
В руках сжимая невпопад
Резиновых зверят.

«Какое солнышко трепло -
Пообещало нам тепло!
Не знаем большего враля,
Чем солнце февраля!»

Из Нечистая сила

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В том ли домике порядок -
Тараканчики, сычи.
И мурлыкал, сыт и гладок,
Черный котик на печи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Спасение

Какое счастье, что я не верю
В жизнь загробную!
Всегда имею, подобно зверю,
Нору удобную.

Мое спасение, подстраховка
Для той поры,
Когда придется укрыться ловко
В глуби норы.

Беситесь, беды, рыча от злости,
Когда умру:
Вам не ворваться, вы это бросьте,
В мою нору!

Напрасно лапу пихать с когтями
В норы отверстие -
Жизнь не всесильна. Сильна хотя и,
Но - не бессмертие!

Представлю - так, для игры стиха я,
Как дань минору:
Нет больше сил, ко всему глухая
Ныряю в нору,

А там - другая! Там жизнь другая!
В норе - засада!..
Об этом, даже предполагая,
Думать не надо.

Какое счастье, что я не верю
В жизнь загробную!
Всегда имею, подобно зверю,
Нору удобную.

О приемах

От чернухи и порнухи
У народа вянут ухи,
И захватывает дух
От обилия мокрух.

Говорю я детям: «Дети,
Чтобы жить сейчас на свете,
Нужно много силы в теле
И чтоб приемами владели».

Митя:
          «Мне не надобно у-шу,
          Я возьму да укушу!»

Матвей:
          «Нету лучшего приема,
          Чем сидеть все время дома!»

Из Перекресток

Вот я купила мадонну с младенцем
На перекрестке старинных дорог.
Там, где торгуют платком, полотенцем,
Ассортиментом колец и серег.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из Круговорот в природе

Ходят наши нувориши -
Клумбы краше, выше крыши.

Вот идут они навстречу,
У меня душа кипит -
Вон у них какие плечи,
Вон какой у них прикид!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  Комментарий к рассказу Матвея о том,  
что в Зеленогорске водятся термиты

Мы как-то встретили термита.
Он поглядел на нас сердито,
Открыл свой рот и говорит:
«Я муравей, а не термит!»

* * *

Из под пианина
Вылезла пылина.
Веник увидала -
В обморок упала!

Из Мелочи

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ой, склероз, склероз! Не склерозь меня!
Не склерозь меня, моего коня...

. . .

Если б мне разрешили за тот перевал
Взять вещицу, что сердцу мила,
Я бы листик березовый, светел и мал,
Унесла, унесла, унесла...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


* * *

До чего же стихи не нужны!
Что на свете еще ненужнее
Этой тонкости и глубины
В амфибрахии или в хорее?

Никаких не решают задач
Их густые пустые туманы.
Людям нужен сапожник и врач,
Капитаны нужны и путаны.

Усмири же гордыню, поэт!
Ты не больше, чем божья оплошка.
Мир - написан ли стих или нет -
Не изменится даже немножко.

Тяжко, горько сие осознать
В неоконченной жизни, в которой
Лишь лохматая эта тетрадь
Оправданьем была и опорой.

Кот

Интеллигентный милый бардик,
Поющий песню перед сном,
И - кровожадный леопардик
При виде птички за окном!

Из Тритониана

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В теплой луже жил тритон
По прозванью Харитон.

Приглянулся как-то Мите,
Так как был ужасно мил,
И за это Митя в сите
Харитона изловил.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

* * *

Сперва на улице на нашей
Назвали вдруг меня мамашей.

В трамвае, полном, будто улей,
Назвали вдруг меня бабулей.

Вот интересные дела!
Я незаметно забрела
В такие возрастные дали,
Чтоб даже место уступали!

Я им еще улик подкину:
Платок - на лоб, согбенней спину...
Ведь место мне дороже,
Чем - выглядеть моложе!

* * *

У меня не живут цветы...
Н. Гумилев
У меня не живет пылесос.
Лишь на миг меня пользой обманет.
Пожужжит, пожужжит - перестанет.
У меня не живет пылесос.

И приемники здесь не живут,
И машины стиральные - тоже.
Через месяц - к работе не гожи.
Даже плейеры здесь не живут.

Только кошки в восемь рядов -
Томка, Мышка и Петя, и Катя...
Ухмыляясь, сидят на кровати,
Как подушки в восемь рядов.

Кошки, кошки - куда ни взгляни.
На столах, на шкафах, на диванах.
С улиц грязных, с помоек поганых
К нам попали в квартиру они.

Крупные мелочи жизни

Посуда, посуда, посуда,
Мытье и мытье, и мытье...
Откуда берется, откуда
Берется так много ее?

И что только ей не сидится
На полочках смирных своих?
Нет, рвется на волю, как птица,
Как созданный гением стих!

Перпетуум-мобиле наше!
Помыла - и снова уже
Бренчание чаш из-под каши,
Посуда моя неглиже.

Я в няньки приставлена к ложкам
И к куче чумазых кастрюль.
С обидой стоит за окошком
Лесной и садовый июль.

А чуть не помою посуды,
Возьму да и лягу в кровать -
Назавтра кошмарные груды
Отучат меня бунтовать.

. . .

Прости мне, посуда, прости мне
Пристрастие к жанру нытья.
Воспеть бы мне в ласковом гимне
Мытье как деталь бытия!

Посуду я мою покуда -
Есть, значит, семья и еда.
А чистая в доме посуда -
Вот это и вправду беда.

Эксперимент

Неужто так? Несовместима
Торговля с творчеством? И мимо
Сердито Муза пролетит,
Когда у рынка ли, метро ли
Меня увидит в новой роли
Среди других кариатид?

Стоим, бывало, полосою.
Обычно справа - с колбасою,
А слева - теплые носки.
И, нервно сумками махая,
Идет народ, толпа лихая,
Путем веселья и тоски.

Ну что ж, попробуем опишем,
Как хитрым голосом осипшим
Я покупателей звала
И беспощадный ветер в марте,
Злой, как профессор Мориарти,
Вдруг нападал из-за угла.

И надвигался неуклонно
Противней снега и циклона
Еще один дотошный враг:
В добротной форме мент мордастый,
Грозящий актом...
                        Рифма, здравствуй!
Несовместима? Разве так?

Чириканье

- Наша мама ходила чирикая, -
Будут дети писать обо мне, -
Хоть была поэтесса великая
И витала мечтой в вышине.

Шла ли, ехала, быстро ли, тихо ли,
На трамвае, в метро ли, пешком -
Попугайчики радостно тикали,
Если мама качала мешком.

А потом у метро ли, у рынка ли
Свой товар доставала она.
Птички дзинькали, дзинькали, дзинькали,
Словно вдруг наступала весна.

Шел народ равнодушно, неласково,
С выражением хмурым лица,
Но под звон сувенира китайского
У прохожих теплели сердца.

Макарон покупала на выручку,
Маргарин, мандаринов кило...
А бывало - от бублика дырочку,
Если ей в этот день не везло.



В цепочке

У метро нахожу я пугливую стайку бабуль
С колбасою, расческами, стельками и свитерами.
Становлюсь рядом с ними, себе говорю: «Карауль!»
И вполне органично смотрюсь в городской панораме.

По цепочке тревога: менты! Рассыпается ряд,
Разбегается стайка, потом собирается снова.
Покупатель клюет, мои верные птички звенят,
Я легко подсекаю и вытащить рыбку готова.

И слежу машинально - меня не застанут врасплох,
Не отнимут товар, не составят чреватой бумаги.
Я стою и торгую на стыке веков и эпох,
Равнодушия, хитрости, силы, терпенья, отваги...

Чужое время

Сын на компьютере помешан.
Сперва один. Другой - вослед.
Им слаще вишен и черешен
Дисплея негасимый свет.

Компьютер так великолепен -
Не надо больше ничего!
И кто такие Босх и Репин,
Гюго, Толстой и Ивлин Во,

Когда - мерцает и мигает
И можно кнопки нажимать,
И кто-то скачет, убегает
И появляется опять?!

Вся жизнь отринута иная,
Весь мир отвергнут остальной -
С постылой школы начиная,
Кончая книгами и мной.

Напрасны доводы, уловки,
Запрет, угроза и укор.
Осталось вспомнить, что в кладовке
Давно бездействут топор.

Но века нового наскоки
Не остановишь топором.
Винчестер, бластер, файлы, блоки,
Процессор, диски, сиди-ром...

Теперь компьютер правит бал.
Глас протрубил, и час настал.

И даже маленькие дети
Лепечут что-то о дискете...

Из Оживший Пушкин

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Грустно глажу я кошачьи ушки:
Прокатили с премией меня...
Вдруг открылась дверь, влетает Пушкин
На спине крылатого коня.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Эпоха рынка

Так вот она, презренная торговля! -
Товар - прилавок - выручка - товар,
Заблудших душ таинственная ловля.
Попала я во власть торговьих чар!

Горят во мне ее костры лихие,
Гудят во мне ее колокола,
Веселая торговая стихия
Поймала, закружила, завлекла.

И, хорошо ли это или плохо,
Спешу на рынок в дождик и в мороз.
Там - целый мир, там целая эпоха,
Мир, где порядка и переполоха
Какой-то залихватский симбиоз.

Там выкуплены мною стол и кровля,
Там высится игрушек кавардак.
О, там бурлит-кипит моя торговля,
С которой не расстаться мне никак!

Настырен холод, тяжела усталость
И до смешного мизерен доход...
Все минусы - такая в сумме малость
В сравненье с тем, что это мне дает.

Вот я стою - румяная такая,
Живая, как доселе никогда,
С людьми неиссякаемо болтая
И заводя волчки и поезда.

Дом - не тележка, как сказал Некрасов.
Дом - не прилавок. И чего тут нет!
Я признаюсь без всяких выкрутасов,
Что я торговка больше, чем поэт.


Смерть бизнесмена

Однажды на улочке узкой
Стоял - головой в облаках -
Упитанный новенький русский
С надкушенной пиццей в руках.

С ним рядом стояла «Тойота» -
Надежные стекла-броня.
Ему ж вот приспела охота
Пригубить сияние дня.

Поодаль старушка стояла,
В ладошке держала носки.
Вязанье старушку спасало
От голода и от тоски.

И так он был монументален
В просторном и длинном пальто! -
Он был всемогущим, как Сталин,
А эта старушка - никто.

У маленькой точки торговой,
Где пиццу в окно подают,
Стоял он, совсем не готовый
К концу через пару минут.

В случайном районном квартале
Машины скрывались вдали,
Дома свои дни коротали,
Прохожие редкие шли.

Поблизости щелкнуло что-то.
И что-то случилось не то:
Тревожно сверкнула «Тойота»,
Качнулось и смялось пальто.

И вот - бездыханное тело
Лежит на кровавом снегу...
Старушка молиться хотела,
Но губы свело - ни гугу.

Упала, рассыпалась пицца
И вскорости съедена вся:
Склевала счастливая птица,
Хвалу небесам вознося.

Книги Из тетради 9
Зоя Эзрохи
Телефон 7-812 591-4847
Константин Бурков
2007 декабрь 04