Александр Гималутдинов

Обложки книг

НАСТОЛЬГИЯ Как уст румяных без улыбки, Без грамматической ошибки Я русской речи не люблю. А. Пушкин

Сборник «Настольгия» включает практически все стихи, написанные Александром Гималутдиновым в период 1979 - 2004 гг. (кроме цикла «И это все о ней», изданного отдельно). РАССУЖДЕНИЯ О ПАРАДОКСАЛЬНЫХ ЯВЛЕНИЯХ «Смогуль когданибуть у вас Украсть счастливый краткий час?» «Часы времен» «Байкот» Это рабочие варианты названия книги. И вовсе я не пропагандирую безграмотность. Сама ее терпеть не могу. Тем более сейчас - когда идет волна (цунами) безграмотности. Но тут - особый случай. Ах, как жалко исправлять «с валейдоловой таблеткой», «одна лежишь ногая на кровате», «с себя снимает тяшкий грех бедняшка Магдалина»! Ошибки я все же по мере сил исправила (сборник «Куриловский мост»), лишив стихи важного элемента их обаяния. Чувствуя себя убийцей. Так сказать, ошибки в белом являются мне по ночам. А для гурманов оставила те же самые тексты в авторской орфографии («Настольгия»). Так же я поступила и с циклом стихотворений «И это все о ней», изданным отдельной книжкой в двух вариантах: под моей редакцией и в первозданном состоянии. «Поэзия должна быть глуповатой». Я обычно добавляю: «Но поэт-то должен быть умным». А тут, да простит меня Саша, засомневалась - должен ли. То ли тут ум - особый, то ли опять же особый случай. Классика Ахмадулиной: «Быть словам женихом и невестой!» У Гималутдинова слова - исковерканные, неправильно примененные - радуются встрече! Такой вот парадокс. А без парадокса нет искусства. А. Гиневский рассказывал о своем детстве: «Если бы там, где я рос, окружающие узнали, что я не то что пишу, а только читаю стихи, со мной бы никто дружить не стал...» У Саши не до такой степени, но тем не менее среда специфическая. Выпивающий работяга, яркий представитель контингента, «не кончавшего университетов», не надеясь на публикации и признание, по велению поэтического сердца сочиняет и аккуратно записывает стихи... И насколько же, на мой взгляд, они лучше многих шумно признанных! Он и лирик, и сатирик (стихи о стукаче, о кладовщице и др.), и декадентством балуется («Дракула» и др.), а также - баллады, почти драматургия... Вообще, наверное, все это - философская лирика. Не ржавеет любовь народная к классическому, ортодоксальному стихосложению (имею в виду и форму, и сюжетные мотивы). При этом стихи Гималутдинова, насыщенные бытовыми реалиями и живыми речевыми оборотами, современны. Органично современны - без авангардистской эквилибристики, без модного стеба, а благодаря естественности и редкому поэтическому простодушию (не путать с «чистотой души» и «искренностью», которые на самом деле никакой ценности для искусства не представляют). У Гималутдинова есть главное: непосредственность и любовь к слову. В одном из его стихотворений слово «лепота» (в оригинале «ляпота») повторяется аж четыре раза плюс «ляповатого». Перебор, конечно. Но уж каким надо быть неудачливым читателем, чтобы не заразиться, не проникнуться вкусом, емкостью, колоритом слова - возлюбленного, обласканного, вознесенного на престол! Кстати, оцените строчки из этого горячего стихотворения о лете: «Даже укусы слепня / Согревают прозябшую душу» (!). Есть - интуитивно верная интонация. А еще важно - есть ощущение всеединства, связи всего сущего. Закончу своим стишком (автографом): Наверно, на прилавках магазинов Не будет книг твоих, Гималутдинов, И в жизни встретишь ты ценителей немного, Но знай, что ты - Поэт от Бога! Хотелось бы мне, чтобы пророчество первых строчек этого стишка оказалось неверным. З. Э. P. S. Когда книга была уже составлена, Саша принес мне последние стихи. Что было делать? Пришлось добавить еще один раздел. Извинялся за «пошлость». Пошлости я не увидела, увидела - душевный надлом, даже, можно сказать, трагедию. Смена палитры. «И дышат почва и судьба» - какая уж есть.

Предлагаю стихи - особенно не выбирая. Учтите, что при таком - неполном - представлении Поэта пропадает многое: судьба, развитие... Полное и верное впечатление даст только книга.

ГАМЛЕТ Томили траурные чувства. Скорбь об отравленном отце. И лежала тень безумства На молодом его лице. Сжимала судорожно саблю Дуэли знавшая рука. О чем же думал юный Гамлет? В ночные глядя облака. Быть может звезды, что горели Своим пророчели огнем: Что на завтрешней дуэли Он погибнуть обречён. А за рассветом, гдето рядом Финал своей развязки ждал. В эту ночь соперник ядом Свой клинок отшлифовал. Медленно стекали капли, В ночи бледнел небесный свет. Но был спокоен юнный Гамлет Встречая призрачный рассвет.

КАЮЩАЯ МАГДАЛИНА Невинный маленький грешок Предан был огласке. Художник был к тебе жесток Завпечатлив все в краски. Он скрупулезно выводил Лик с раскаивающим взором И безжалостно клеймил Безнравственным позором. Создовая тон холодный Среди пустынной темноты. Он поступил не благородно Всем описав твои черты. И вот который век при всех К своей судьбе неумолимо. С себя снимает тяшкий грех Бедняшка Магдалина.

ИЗ ДЕТСТВА Почти как в сказке красочной и звонкой На тот манер и тот же ляд У нас в сарае три поросенка, А у соседа семеро козлят. Еще не зная в жизни толку толком Я по детски их оберегал. Пестрые картинки с серым волком На странице каждой вырывал. Уходи от сюда, волк клыкатый, Уходи к болотам и лесам. Мои веселые козлята, поросята, Серый волк, тебе не по зубам. Но однажды к празднику Покрову Я испытал впервые детский страх. Стальные были содраны засовы, Ветхие ворота нараспах. Я искал следы от волчьей лапы, Безутешно плакал горячо. Волк приходил: сказал подвыпив папа Положив мне руку на плечо. Отцовское конечно слово Было утешимо для меня. И во дворе по случаю Покрова Собирались соседи и родня. Тетя Галя, дядя Федя, тетя Шура... Собирались все кому не лень. А я забившись в угол думал: Чьи же шкуры На задворках сохнут целый день.

* * * Мурино конечно не Стокгольм Где кафе «Бистро» с горячей пицей. В Мурино обычный павильон, Но с необычно милой продовчицей. Здесь популярно пиво в стеклотаре, Дешевый спирт за наловый обмен. «Базарят» здесь на «сленговом базаре», «Балдеют» от «балды» и пьяных тем. И между тем от пьяных тем Не унывают пьяные паяцы. В помятых брюках с пузырями у колен Завсегдатаи, алкаши и тунеядцы. Да Мурино - порочное кольцо. Толпами идут сюда за этим. А я иду увидеть милое лицо Мелькнувшее с ветрины силуэтом. Пусть не козист, но больно он Дорог для меня как мирозданье. Для многих он, обычный павильон - Для меня короткий миг свиданья. С ним я забываю про Стокгольм, Про Париж и славный город Ниццу. Когда иду в обычный павильон Одним глазком взглянуть на продовчицу. Там пару кружек пива пропущу Для куража, а может на удачу. Пару сальных шуток отпущу Пока она отсчитывает сдачу. И уже не нужен мне Стокгольм И кафе «Бистро» с горячей пицей. Мне милей обычный павильон, Но с необычно милой продовчицей.

НОЧНАЯ СМЕНА На дворе глухая ночь Самый крепкий сон. Покимарить я не прочь Да автобус лом. Не поднять тяжолых глаз Слипаются упрямо. И мастер строгий дал наказ Полезайте в яму. И вот я гаечным ключом Рву резьбу по кругу. Ей зараза нипочем, Прикипела курва! Взять ее под афтоген Чтоб совсем отпала. Да сварного - пьяный хрен! С литра укачало. Час я бьюсь и все ни как, Матом крою сварку. В яме шлындает сквозняк Сто процентный насморк. Обессиленный упал, Закутался в фуфайку. До рассвета чутко спал Проклиная гайку. Под утро встал еще темно Мастер поднял крик Пусть орет мне всеравно У меня тариф.

* * * Двое суток тело в черном теле, Но помнит тело про уютное жилье. И на третьи сутки на постеле Развернешь постельное белье. Не дождавшись сумрака потемок, Заложив ладожки за щекой. Сладко спишь свернувшись, как котенок С ямочкой под нижнею губой. Цветной пододеяльник, как поляна, Навлочка с орнаментом из роз. В тихом сне тревоги и изъяны Не тревожат беспокойный мозг. В мягких складках, простыней и кромок Безмятежно и спокойно спишь. Сладко спишь свернувшись, как котенок, Сладко спишь, но только не урчишь. А проснешься, нежась, как котенок Потянешься и выгнешься дугой. Сдадко улыбнешься мне с просонок Ямочкой под нижнею губой.

МУХА Сколько было упрямого духа В легком размахе крыла. Пробивалась настойчего муха Сквозь прозрачную дымку стекла. Но сосновая рамка оконца Надежно держала прозрачную гладь. А небо манило, летнее солнце И такая вокруг благодать. Нектаром набитые маки Качаясь душисто цветут. И настойчивей в новой атаке Штурмовала она пустоту. Набивались и шишки и раны На этом не легком пути. Я вздохнул и раскинул ей раму. Не мучайся. Ладно лети. Вот он воздух и шелест ветвей! Близок праздник в свободном полете. Но дворовый разбойник - большой воробей Спикировал муху на взлете.

* * * Когда мы познакомелись, Ириночка? Я не помню дату того дня. У друга на обычной вечериночке Ты была принцессой для меня. Облегало бёдра супер юбочка. На груди кокетлевый разрез. За знакомство приняли по рюмочке И долго обсуждали шведский секс. Просчитали сторону обратную. Ведь у жизни есть две стороны. Оказалась красота твоя развратная. Как законы древности верны! Обругать тебя, последней дурою. Но соблазн и черта совратит. Ночку провели в троем мы бурную Подробности цензура не простит. Уходил домой я как в тумане. Извини за резкость, простоту. Ты сгубила молодость в стакане Опорочила такую красоту. Свою любовь разбавила развратом И мне уж не до прелестей твоих. Одна лежишь ногая на кровате Как коньяк распитый на троих.

* * * От кудато малиной повело В предрассветном запахе дурмана. Почевало дачное село Окутанное облаком тумана. Догорали звезды в вышине Давно уже достигшие зенита. В озерной отражаясь глубине, Собою любовался куст ракита. А в тенистой заводе ветвей Обиженный наверное спросонок Небольшую стайку карасей Гонял еще не опытный щуренок. И рыбак зажав в руке весло О чемто думал глядя в омут мутный. Почевало дачное село В честь когото названное Кудьмой.

ПО СЕВЕРНОЙ ДВИНЕ Случайно нас тогда окликнул Гудок парохода гулкий, зычный. В разгаре жарких дней каникул Хотелось чтото необычного. Семнадцать лет всего отроду Моим друзьям и мне. Виват! На белом пароходе! Вперед! По Северной Двине! Гитара, карты в арсенале, Бидончик пива - весь багаж. Последний рубль мы на причале Отдали за романтический вояж Зачем Байкал нам, Сочи, море, Когда такая есть река. Когда на северном просторе Стоят крутые берега. Когда скользят назат по борту Все одинаковые в среднем, Но все же разные по сорту Селенья наши и деревни. Разбейся в доску! Спорю я Места другие нам не ровня. По борту слева Конецдворье, Покосившая часовня. Остановка пять минут Расписанию согласно. Заночуем значит тут Решили все единогласно. И вот уже из-за бугра Явилась небо бороздя, Часовня из под топора Без единого гвоздя. Ставни окон из резьбы Довольно выразительны. Но деревенские жлобы Встречают подозрительно. Кто в сапогах, кто босиком Глаз с нас не спускают. Стильный городской фасон Их явно раздрожает. Брюнетки крутятся, блондинки Роман бы с ними завести. Сегодня в клубе вечеринка. Почему бы незайти. Но на узенькой дорожке Будут бить по одному, Встречают впрочем по одежке Провожают по уму. Доставай давай из сумки Бадью с пивом поживей. За знакомство всем по рюмке Налью пива «Жигулей» За бакалом сгладим ссоры И растанемся красиво. Как белый флаг парламентера Полилось по кружкам пиво. Сыграла роль свою гитара Шестиструнный перезвон. В разбодяженную тару Доливали самогон. Кто то щи принес, окрошку. И уже на веселе С огорода снятую картошку На костре пекли в золе. Аромат сосново-дымный Пропитался в корнеплод... Дочево ж гостеприимный Наш Архангельский народ. Спустя годы и сегодня С настольгическою скорбью Вспоминаю ту часовню И ребят из Конецдворья.

* * * Ночь тиха. Звенело пенье птичье Отдыхал от шума спящий двор Но нарушел правила приличия, Заведенный сапогом мотор. Никелем блеснули ярко спицы, По двору стальной пронесся рокот. Что ж тебе безумному неспится? Молодой совсем и юный рокер. Стодвадцать лошадей в его моторе. Дым чихнул из выхлопной трубы. Он сегодня с девушкою в ссоре И мотоцыкл поставил на дыбы. Вспыльчивость мальчишки всем знакома. Завертелся в быстром вираже. Ах, закрыла Танька дверь балкона - Девченка на четвертом этаже. И протэкторы скользнули по асфальту, Клапана отлаженно звенят Ручку газа с силой давят пальцы И он несётся голову сломя. Под колесами дорога задрожала, Мотоцикл все дальше уносил И порывом ветра охлождало Молодой его горячий пыл Направленье строго к горизонту Стучат, стучат цилиндры что есть сил. Все ближе, ближе к горизонту! Только трасса, ветер, мотоцикл.

* * * Мое решенье может вздор, Но от него не смог я укланиться И подписал тем самым приговор До 25 решив жениться. Теперь без спроса не пойдешь гулять Без присмотра не уйдешь из дома. Этикет прийдется соблюдать Все кодексы семейного закона. Забуду шалости свои и безобразия, Работа строго, дом, семейный труд. Одев кольцо, кольцо однообразия На себя накину, как хомут. Вроде бы и хочется и колется, А что именно мой разум не поймет. Ходят слухи люди мол разводятся, Ну, а мне надеюсь повезет. Зато всегда обстиранный и сыт, Да и род свой надо продолжать. Пусть кольцом семейным давит быт Раз участи такой не избежать. В конце концов не я ведь первый И надеюсь буду не последний. От волнения шалят немного нервы В этот майский, майский день весенний. И хмельной куражится кураж. Пока все призрачно, туманно и прозрачно. Пестрой лентой украшен экипаж Что везет до ЗАКСа новобрачных. А в груди сомненья все же мечутся, А что именно никак мне не понять. Вся жизнь медовым месяцем мерещется И эту страсть никак мне не унять. И пусть чего то хочется и колется Всеравно сейчас мне не понять. Ходят слухи люди мол разводятся Ну, а мне на это наплевать.

Подкупающая, беспрецедентная непосредственность! Ну какой еще поэт мог бы написать по поводу бракосочетания с любимой женщиной: «Зато всегда обстиранный и сыт, да и род свой надо продолжать...»?!

* * * Утренней росинки блеск Зеленым оттенком искрится. Я вошел в этот сказочный лес Что контрастно от парков розница. Городской, серый наш воробей Мог завидовать птицам счастливым. Где мне душу лечил соловей Неповторимым своим лейтмотивом. И как ворожиха старушка Из-за крайнего где то куста. Дело знавшая туго кукушка Отпускала мне щедро года. Где найти благадарное слово Для хриплого чуть баритона. Что без всякого умысла злого Каркала вслед мне ворона. И словно коленкой под зад Стегали в спину зелёные стебли. Когда повернул я назад В родные бетонные дебри. Ах небесно-пернатые души Никогда не расстался бы с вами. День за днём жилибы душа в душу Только вросся я в город корнями.

БОМЖ Промозглый ветер, бьёт, кидает в дрожь С гримасой пьяной к пивной прижавшись стойке. Стоит Российский наш типичный БОМЖ Внебрачный сын нелепой перестройки. Ему такая жизнь не понутру. Жестокий рок, наследство коммунизма. И как окурок тлеет на ветру Остаток человечьей жизни. В глазах давно горит усопший блеск. Общество его назвало мразью. И для картины ясной, светлый мерседес Обдал его холодной, липкой грязью. И эту грязь смахнув с озябших рук Прходкой старческой заковылял он дале. А на рассвете менты отыщут труп Крысами обглоданный в подвале.

* * * Что ж ты смотришь так злобно Ощетиневши нос. Я такой же бездомный О двух ногах пес. Я родился в квартире С матерью и отцом, В безоблочном мире, А ты под прогнившим крыльцом. Мечтал я о счастье, О любви неземной. А встретил ненастье Рядом с тобой. По зверинному рыщу Наподая на след. Полутухлая пища Идет на обед. Меня в жизни учили Быть добрым всему вопреки. Тебя жизнь приучила С детства скалить клыки. Мы из разного теста, Милый мой друг. Но теплое место Вместе ищем у труб. Снежная буря Мою кровь холодит. У нас дубленые шкуры И потрепанный вид. Ты пёс беспородный Твоя такая судьба. А я БОМЖ подзаборный И не лучше тебя. Земля так огромна Края не видны. Только нет для нас дома Мы никому не нужны. С тобой мы здесь лишнии И для нас свет погас. Даже смотрят всевышние Сквозь пальцы на нас.

* * * Над Петропавловкой закат горит багрянцем, В Петропавловке толпа, ажиотаж. А вот художник. Кисть в веселом танце На холсте раскинула пейзаж. Чуть тон не тот, его меняет трижды, Цвета не те, меняет колорит. Конечно он не Шишкин не Куинджи И ими быть он вовсе не горит. И солнце под рукой его лосница, И на березе оживает лист. Ему не интересны мимика и лица Он всей своей натурой пейзажист. Игра теней, загадка света, бликов, Архитектурой и природой жил. Тернистый путь от малого к великому, Великим быть! - он для себя решил. И быть тому! И быть бы славе громкой. Природу мог душой и сердцем созерцать. Но за спиной раздался голос скромный: Вы не могли б портрет мой написать? Девушка, ну что вы в самом деле, Я пейзажист, какой еще портрет? Будь кипарисом вы, сосною стройной, елью Тогда пожалуйсто. А так... Простите нет! Она ушла. И скоро, очень скоро В людской толпе смешалась голова. И понял он. - Глаза ее озера, А волосы душистая трава. Уж сколько лет минуло с этой встречи. Заброшены пейзажи и мосты. На холсте он дома каждый вечер Ищет эти нежные черты.

СТРАНА ПЯТИЭТАЖЕК Изменились старые дворы, Забыты песни той поры, И танцплощадки редкость стали так же. Нет кровельных покатых крышь. Закатом розовым горишь В памяти страна пятиэтажек. Кто жив тот помнит эру ту, Помнит русскую лапту, Как мяч гоняли битой. А нас гоняли дворники И казаки-разбойники. Игра давно забыта. Мы с подворотни брали старт В общественный кинотеатр. На перебой крича: Места займите! И на кино был спрос большой Любимый наш киногерой Индеец - Гойко Митич. Неумолим же был прогресс Словно всех попутал бес. И как змея свою меняет шкуру. Менялись старые дворы, Менялись взгляды детворы, Менялось время и архитектура. Уж нету больше тех дворов, Нет пацанов сорви-голов И выше крышь взметнулись наши липы. Но от них не отстают И даже выше крышь встают Небоскребы местного пошиба. Там где копали мы пески, Там где играли в ножечки Теперь бетон с асфальтом ляжет. Исчезли старые дворы, Сменились игры детворы. Где же ты страна Пятиэтажек?

БРАКОНЬЕРЫ Чуть слышными шагами меря Еще не тронутый весенний лес Украдкой пробирались браконьеры, Стволы пустив на перевес. Пригибалась свежая осока Под резиновым тяжелым сапогом. Лосиха разродившись не досрока Детеныша кормила молоком. Радости и счастья было столько Когда сосал он розовый сосок. Но враждебный глаз двухстволки Уставился прицельно в левый бок. Огонь и гром покой сломали тихий, Смешался запах пороха с травой. Испуганно взметнулась в верх лосиха Корпусом ломая сухостой. Чуть повело, немного вбок качнуло. Но может быть... Надежда все ж была. Но под прицел легла другая пуля Уже дымясь срывалась со ствола.

* * * Детства жизненное кредо В доме стены сотрясать. Отдохнул бы, непоседа, Сколько можно пыль взбивать. Озорной, как черт бедовый, Скипидаром смазан весь. Что ж ты гирею пудовой На закорки мне залез. Сделан, слепленный из ртути, Выпускаешь все пары. С дивана словно на батуте Ты летишь в тартарары. Много шума, много смеха Не иначе быть слезам. Вот и кончилась утеха. Не сдюжил старенький диван. Разошелся слишком шибко Чувство меры позабыв. Гнилая лопнула обшивка Все пружины оголив. Я ремень на вскидку вскинул, Две горячих отпустил. Покурил, потом охлынул. Вроде, как переборщил. Сам ведь рос таким же чудом, С поколеньем взрослых в ссоре. Был индейцем Чингачгуком И проказил, как Том Сойер. Сам излил моря и реки Слёз солёных через край. Дебоширь, сынишка Жека, Рзвлекайся, шалопай.

НАСТОЛЬГИЯ Раздирает нутро настольгия, Или детская может хандра. Где отец с матерью молодые, Где далекое в прошлом вчера. Жизнь мостила дороги, опалубки Что б сегодня я жил в полный рост. Мой фундамент деревня Нахаловка И над речкой Куриловский мост. Деревенско-убогие улочки. Там живет мой мальчишеский дух. Ивнековые тонкие удочки На которых ловили колюх. На окраине скучелась свалка, А для нас это поле чудес. Ковыряясь занозными палками Находили в ней свой интерес. Мы стремились расти и быть выше Ревниво косясь кто быстрей. Поднимались спецально на крыши Что б казаться немного взрослей. Мы не знали тогда настольгии Уверенно рвались вперед. И не знали что мысли ночные Нас вернут на Куриловский мост. Разровняли фундамент с опалубкой Бульдозерным ржавым ножом. И живет деревенька Нахаловка Теперь в Питере в сердце моем.

МЕЧТА Верке Зверевой На лестничной площадке откровенно, Много лет назад когда-то ты Мечтой со мною поделилась сокровенной. Ах, мечты твои мечты, мечты, мечты. Я слушал молча, слушал и вникал. В своей душе твою мечту оберегал. Ты рассказала мне про озеро Байкал И про его крутые берега. Я отчетливо все это представлял. Я подарил бы тебе озеро Байкал На котором сам не разу не бывал, Где берега скалисты и круты, И ты изящно так бросаешь вниз цветы. Но на лестничной площадке полутьма, Лампа в сорок ватт чадит свечей И связующего не было звена В отношеньях между мною и тобой. Той далекой, слякотной зимой. Годы мчат, как быстротечная река, Оставляя только в памяти мечты. Сплю и вижу те крутые берега, Где обдуваемая ветром стоишь ты. Я подарил бы тебе озеро Байкал На котором сам не разу не бывал. На берегу крутом стояли б я и ты, И ты изящно вниз бросала бы цветы. Цветы твои ловила бы волна... Но связующего не было звена.

* * * Душа замкнулась на засов, Туманный буднечный покров. Словно стая гончих псов Загнала в угол. Я возбужден и я готов Пустить в ход дуло. Теплее, ближе, горячо. Рукою чувствую, плечом И кажется я обречен На встречу с адом. Надежда теплется еще - Спасенье рядом! Пусть вечер сумрачен и сер, И до предела взвинчен нерв, Пружиной сжался, рвется в верх, Слабеет нить. Я отыскал в себе резерв Что б стресс спустить. Земля смешалась, небеса, Лететь куда глядят глаза. Скупая капнула слеза. Но что б уйти Я к черту сбросил тормоза... Все позади.

СОСЕД В ухоженной квартире коммунальной Где всегда идиллия и мир. Прописался пьяница скандальный Тунеядец, хам и дебошир. С его приходом рухнули уклады. И взмолились соседи на святых. Никакого нету право сладу С этим любителем спиртных. Господи! За что нам эти беды? В чем же согрешили мы скажи? День и ночь у сердобольного соседа Распоясовшись гуляют алкаши. Всюду ходят зомби-полутрупы. Перегар в квартире и развал. На что сосед интелегентно-грубо И с сарказмом пьяным возражал. Потерпите, лягу в гроб покойником Оставлю всех тогда в покое. А покуда водку с тоником Я за живого выпью стоя. И вообще, соседи, не скандальте, Не мутите в ступе воду. В десяти квадратах коммуналки Дайте мне глоток свободы. Жизнь свою я сам перекую, Со своею личной социдеей. И глушил сосед с друзьями горькую Закусывая нервами соседей.

Я спросила: «Саша, у вас правда алкоголик в квартире живет?» Он объяснил: «Алкоголик - это я».

С. ЕСЕНИНУ Стою зажав в руке букет Склонившись низко над могилой. Здесь покоится поэт Чьи стихи так дороги и милы. За век короткий, небольшой Развея мысли по бумагам Тряся златою головой Прослыл поэтом-хулиганом. Любил гулять ты в кабаках, Любил кибитку удалую И воспевал в своих стихах Россию нашу молодую. Ты слышал пение осин, Ты видел будущность России. Мне недостичь твоих вершин И не писать стихи такие. Ведь ты писал легко, как пух роняет тополя. В твоих стихах есть запахи сирени. Так пусть же пухом стелится земля. Покой тебе поэт Сергей Есенин.

БЕЛЫЙ ВОРОН Сыпет снег январский без стесненья. Сыпет мне за шиворот и ворот, А между черных сучьев белый ворон Белой тенью промелькнул, как проведенье. Белый, белый, белый, белый ворон. Черный сук, гнездо его хоромы И кричат порой спесиво хором Черные завистники вороны. Нелегкая его, похоже, ноша, Прицельным быть всегда под чьим-то взором. Но независимо кружился в цвет пороши Белый, белый, белый, белый ворон. Разгулявшаяся вьюга в хвост и в гриву Ослабев, осела под забором, А над ветками корявыми красиво Независимо кружился белый ворон. Белый, белый, белый, белый ворон.

Зоя Эзрохи Телефон 7-812 591-4847 Константин Бурков 2005 декабрь 31