Из тетради 2

1972 - 1974

Новые порядки Имея в месяц сто рублей, Отдельную квартиру И двух прелестнейших зверей, Бесилась Зоя с жиру. Вдруг стала чахнути, скучати: Подайте ей стихи в печати! Чтоб - стих в печати, а над ним Виднелся Зоин псевдоним. Навели в моей тетрадке Очень строгие порядки, Из нее изъяли «матки», «Сковородки» и «придатки», И другие недостатки. Причесали, подмели, Сокращенье провели. Строчки плачут, строчки скачут И свои дефекты прячут: - Ах, хозяйка, выручай-ка, Защити же нас, хозяйка! - А желаете в печать? Так извольте замолчать!.. Я в своем репертуаре: Думаю о гонораре, И желаю всей душой, Чтоб он был большой-большой.

Я - посудомойка Ныряют в теплый океан Тарелки, ложки... Но сначала Тарелку, ложку и стакан Я принести должна из зала. А в зале - скользкие полы, Посуды звон и лиц круженье, И люди, стулья и столы Мне затрудняют продвиженье. Но я петляю, как в лесу, С небрежной грацией вакханки И тряпку мокрую несу, И полощу ее в лоханке. Я вижу стол. Он говорит: «О, горе мне! Я залит щами И макаронами покрыт И им подобными вещами. Стаканов грязных миллион, Тарелки, крошки, вилки, ложки...» Так горько жалуется он, Ко мне протягивая ножки. Я подхожу. Нет, я не трус: Я оценила обстановку И вот уж маленький Эльбрус Сложила весело и ловко. Крутая хрупкая гора, Угроза звонкого обвала Стояла смирно - так добра! - Покуда стол я вытирала. Затем, как в цирке, ловкость рук И никакого нет обмана - Несу тарелок 20 штук, 15 ложек, три стакана... Я ухожу. А за спиной Сверкает стол преображенный. И чей-то взгляд летит за мной И чей-то шепот восхищенный.

Муха Так деловита, энергична - Она мне очень симпатична, В чем я боюсь признаться вслух: У нас никто не любит мух. Воскликнут все посудомойки: «Она бродила по помойке! Она купалась в грязной луже И вещи делала похуже, А тут - еда, а здесь - посуда!..» И муху выгонят отсюда. Гуляет муха по еде, По хлебу, мясу... И везде Она кусочек отъедает. И вдруг в подливку попадает. Туда-сюда... О горе, горе! Вокруг коричневое море! «Тону! Тону!..» Но вот и суша - Пюре морщинистая туша, Вот из картофеля пюре Лежит, подобное горе. И до чего ж довольна муха, Что наконец ей стало сухо! И, обсыхая понемножку, Потерла ножкою о ножку.

* * * Сбежала мама от стиха: «Отстань, демьянова уха! Уже уха не лезет в ухо! Ах, пожалей, ведь я старуха!» А я за ней: «Куда, дружочек? Постой, вот свеженький кусочек!..»

Слова Словно в джунглях тигрица, Осторожно ступая, Словно пушкинский рыцарь, Безнадежно скупая, Я спускаюсь в подвал, В потайные глубины, Где хранятся слова В сундучищах старинных. Крыса юркнет в нору, Наблюдает от скуки. Ключ тяжелый беру В чуть дрожащие руки... Как минутку свободную Я урываю, Так с улыбкой голодной Сундуки открываю. Ведь слова - это тоже Золотые предметы. Есть дешевле, дороже, Кольца, броши, монеты. И за самое стертое Мелкое слово Душу грешную черту Заложить я готова. В полумраке подвала Руки в них опускаю. Я их буквы смешала, Рассыпаю, ласкаю. Наклоняюсь к монетам, Погружаюсь со стоном, Я любуюсь их цветом, Наслаждаюсь их звоном... Сундуки запираю. Выхожу из подвала И столы вытираю, Как ни в чем не бывало. Я храню и лелею Это тайное злато. Как я много имею, Как я странно богата!

Из Профессия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Считая на электросчетной машине, Себя ощущаю на самой вершине Высокой горы современной науки И тыкаю в клавиши гордые руки. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из Поиск . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Мне вспомнились подарки, Цветочки, шоколадки. Кружу вокруг слесарки В сиянии укладки. От старого журнала Не поднимаешь взгляда... Ну что ж, я так и знала. Ну что ж, мне так и надо. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Обыкновенная история «Нельзя! Ко мне! Назад!..» Не сберегли, однако: Семь черненьких щенят Нам родила собака. Топила я щенков вот этими руками. Ведро, вода, чулок. В чулке - щенок и камень. Так нужно, только так. Не оставлять дворняжек. Им хуже всех собак. Удел бедняжек тяжек. Хорошеньким щенком потешатся немного И выбросят потом. И заведут бульдога. Последний... Он молчком пристраивался снизу, Набухан молочком, за семерых облизан. Как жаль, что не бульдог. «Гулять пора!» Светает. Ошейник, поводок и наша ложь святая. Собака не шутя безумствовала в лифте: «О, где мое дитя! Отдайте, не губите!» ...Собака смотрит вниз. А мы пред нею плачем. Как облачко, повис щемящий писк щенячий. Сил не было терпеть. Соски ее опухли. Забыла все теперь среди костей на кухне. Живется ей легко. И только писк похожий, Услышанный мельком, всегда ее тревожит.

* * * Я не хотела, не хотела... Но тут мое вмешалось тело: «Опять душе даешь поблажки? А что же делать мне, бедняжке? Душе одно, душе другое, Душе - стихи, душе - мораль, А я как будто неродное, Меня совсем тебе не жаль...» И я подумала о теле, И оказалась я в постели...

* * * Я - словно глупый, глупый страус: От непонятной злой тоски Все спрятать голову стараюсь В стихов сыпучие пески. Лицом в песок - смешная поза! Спасла я очи и уста. Но щиплет каверзная проза Незащищенные места.

Зависть Ах, один хотя бы раз Стать собакою на час, Чтобы косточкой сырой С восхитительной дырой, Клык вонзая, как пилу, Наслаждаться на полу! О, какая благодать Эту косточку глодать Зубом сильным, как рычаг, Словно ножницами шелк, Настороженно рыча, Если кто-то подошел!

Ветер Из обители метели Прилетели, присвистели Серые ветра. Скачут грязные бумажки, Как лягушки, как букашки, Посреди двора. Обезумев от простора, Заплясала свора сора, Водит хоровод. А какие-то конспекты Обежали все проспекты И спешат вперед. Сигаретная коробка Догнала меня и робко Пятится назад: «Обозналась, виновата, Жить вы будете богато - Люди говорят».

* * * Воспеваю тарелку, траву Или вирусный грипп. И в лесу иногда не сорву Замечательный гриб. Пожалею грибную красу. В звоне летнего дня Я лягушку в ладошке несу - Не боится меня. И когда я улягусь в гробу, То из чащи лесной Прибегут муравьи и грибы Попрощаться со мной. Все воспетые мной приползут, И печальный микроб Незаметно уронит слезу, Залезая на гроб. Станет горько бездомным котам И столовским котам, Неизвестным местам и мечтам, Незаметным цветам. Прилетит, приклубится ко мне Мной покинутый дым. Кто еще в городской стороне Залюбуется им? Кто подумает: «Дым - это хвост Неземного кота»? Дым обычен, обыден и прост, А скучна простота. Никому я не мать, не жена, Не штурвал кораблю, Но кому-то я все же нужна И кого-то люблю.

Лавочка Хотите знать, сегодня вы сказали, Где я была вчера. Нет, не у Гали и не в кинозале - На лавочке двора. Где крона перевернута, как лира, - Заиндевелый взмах. И облака, как ломтики зефира, Висели на ветвях. Я семечку нащупала в кармане И бросила на снег. И воробьи чирикали-кричали: «Вот добрый человек!» Трудился дворник, звякала лопата, И розовый дымок Все извивался, улетал куда-то, Но улететь не мог...

Безымянному коту Было градусов двадцать мороза. Серый кот ничего не сказал. Словно верящий в силу гипноза, Он стоял и смотрел мне в глаза. Грустный хвост изогнул коромыслом, А потом распушил, как павлин. На хвосте его важно повисло Много длинных замерзших пылин. - Милый котик, пушистый, ушастый, У меня - лишь безмясые щи. По столовой ты ночью пошастай И чего-нибудь сам поищи. Я надеюсь, что Петр Иваныч, Наш сердитый измотанный зав, Закрывая столовую на ночь, Вдруг уйдет, шницеля не убрав.

Из "Проживу я, наверно, мало..." . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Их важный вид, одежда, голоса! Их бородавки, прыщики, веснушки! Куда милей лицо любого пса, Любой козявки, кошки и лягушки. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Кот За что люблю кота-болвана? Вот, занимая полдивана, Лежит, скучая, с видом хмурым Иль занимаясь педикюром. Вот у горячей батареи Он брюхо зябнущее греет, Вокруг порхают пуха горсти, И к нам ходить боятся гости. Вот, насладившись валерьяной, Он повалился на пол пьяный, Принявши тапочку за мышь, Мурлычет он: «Шумел камыш...»

Типичность Я живу среди России, Я живу среди берез. У меня друзья такие: Та - блондинка, тот - курнос. Город мой, моя скамейка, Мой снежок, моя вода... Но еврейка я, еврейка, И не деться никуда. Это - голос мой картавый, Карий глаз и книзу нос, Это - волос мой кудрявый, Смоль светлей моих волос. Это - ночью снятся куры, Куры варятся: буль-буль. Их округлые фигуры Вылезают из кастрюль. Это - бедра, это - ляжки, Это - талия тонка, Все типично у бедняжки Кроме кошелька.

* * * Хоть Гена очень был влюбленный, Не мог меня к себе привлечь: Лежал меж нами Шутик сонный, Как обоюдоострый меч.

Зима Как нетронутый мох, как приподнятый мех, Без помех (заповедная зона) Наполняет высокий светящийся снег Аккуратную чашу газона. И так радостно дышится старым домам, Был бы ветер - дома бы летели. И деревья пушисто уходят в туман, Нереальные, как акварели. Так стоять и стоять с восхищенным лицом, Все забыть, опоздать на работу - Почему-то нельзя. Потому-то во всем Словно слышу печальную ноту.

Плутон и Прозерпина У батареи в коридоре Беспечно спит мой глупый кот. Не знает он, какое горе, Какое бедствие грядет. Я церемониться не стану. Программа действия проста: Беру в охапку и к дивану Влеку нагретого кота. Он бьется, выгибая спину, Он издает протяжный стон. Напоминая Прозерпину, Которую несет Плутон. ...Лежит. Мурлыкает. У бока Я ощущаю теплый бок. И я уже не одинока, И он уже не одинок.

Зоя Эзрохи Телефон 7-812 591-4847 Константин Бурков 2007 декабрь 03